Каждый выбирает для себя.

Каждый выбирает для себя
женщину, религию, дорогу.
Дьяволу служить или пророку -
каждый выбирает для себя.

Каждый выбирает по себе
слово для любви и для молитвы.
Шпагу для дуэли, меч для битвы
каждый выбирает по себе.

Каждый выбирает по себе.
Щит и латы, посох и заплаты,
меру окончательной расплаты
каждый выбирает по себе.

Каждый выбирает для себя.
Выбираю тоже - как умею.
Ни к кому претензий не имею.
Каждый выбирает для себя.

1983

                   «А что же будет дальше, что же дальше?...»

А что же будет дальше, что же дальше?
Уже за той чертой, за тем порогом?
А дальше будет фабула иная
и новым завершится эпилогом.

          И, не чураясь фабулы вчерашней,
          пока другая наново творится,
          неповторимость этого мгновенья
          в каком-то новом лике отразится.

И станет совершенно очевидным,
пока торится новая дорога,
что в эпилоге были зёрна
и нового начала и пролога.

          И снова будет дождь бродить по саду,
          и будет пахнуть сад светло и важно.
          А будет это с нами иль не с нами -
          по существу, не так уж это важно.

И кто-то вскрикнет: - Нет, не уезжайте!
Я пропаду, пущусь за вами следом!..
А будет это с нами иль с другими -
в конечном счете, суть уже не в этом.

          И кто-то от обиды задохнётся,
          и кто-то от восторга онемеет...
          А будет это с нами или с кем-то -
          в конце концов, значенья не имеет.

1977

                    «Я медленно учился жить...»

Я медленно учился жить,
ученье трудно мне давалось.
К тому же часто удавалось
урок на после отложить.

Полжизни я учился жить,
и мне за леность доставалось -
но ведь полжизни оставалось,
я полагал, куда спешить!

Я невнимателен бывал -
то забывал семь раз отмерить,
то забывал слезам не верить,
урок мне данный забывал.

И всё же я учился жить.
Отличник - нет, не получился.
Зато терпенью научился,
уменью жить и не тужить.

Я поздно научился жить.
С былою ленью разлучился.
Да правда ли, что научился,
как надо, научился жить?

И сам плечами лишь пожмёшь,
когда с утра забудешь снова:
не выкинуть из песни слова
и что посеешь, то пожнёшь.

И снова, снова к тем азам,
в бумагу с головой заройся.
- Сезам,- я говорю,- откройся! -
Не отворяется Сезам.

1987

                     «Пред вами жизнь моя - прочтите жизнь мою...»

Пред вами жизнь моя - прочтите жизнь мою.
Ее, как рукопись, на суд вам отдаю,
как достоверный исторический роман,
где есть местами романтический туман,
но неизменно пробивает себе путь
реалистическая соль его и суть.

          Прочтите жизнь мою, прочтите жизнь мою.
          Я вам её на суд смиренно отдаю.
          Я все вложил в неё, что знал и что имел.
          Я так писал её, как мог и как умел.

И стоит вам хотя б затем её прочесть,
чтоб все грехи мои и промахи учесть,
чтоб всех оплошностей моих не повторять,
на повторенье уже время не терять...

          Мне так хотелось бы, чтоб повесть ваших дней
          моей была бы и правдивей, и верней!

1992

                      Жизнь моя, кинематограф, чёрно-белое кино!

И очнулся, и качнулся, завертелся шар земной.
Ах, механик, ради бога, что ты делаешь со мной!
Этот луч, прямой и резкий, эта света полоса
заставляет меня плакать и смеяться два часа,
быть участником событий, пить, любить, идти на дно...
Жизнь моя, кинематограф, чёрно-белое кино!

Кем написан был сценарий? Что за странный фантазёр
этот равно гениальный и безумный режиссёр?
Как свободно он монтирует различные куски
ликованья и отчаянья, веселья и тоски!
Он актёру не прощает плохо сыгранную роль –
будь то комик или трагик, будь то шут или король.

О, как трудно, как прекрасно действующим быть лицом
в этой драме, где всего-то меж началом и концом
два часа, а то и меньше, лишь мгновение одно...
Жизнь моя, кинематограф, чёрно-белое кино!
Я не сразу замечаю, как проигрываешь ты
от нехватки ярких красок, от невольной немоты.

Ты кричишь ещё беззвучно. Ты берёшь меня сперва
выразительностью жестов, заменяющих слова.
И спешат твои актёры, всё бегут они, бегут –
по щекам их белым-белым слёзы чёрные текут.
Я слезам их чёрным верю, плачу с ними заодно...
Жизнь моя, кинематограф, чёрно-белое кино!

Ты накапливаешь опыт и в теченье этих лет,
хоть и медленно, а всё же обретаешь звук и цвет.
Звук твой резок в эти годы, слишком грубы голоса.
Слишком красные восходы. Слишком синие глаза.
Слишком чёрное от крови на руке твоей пятно...
Жизнь моя, начальный возраст, детство нашего кино!

А потом придут оттенки, а потом полутона,
то уменье, та свобода, что лишь зрелости дана.
А потом и эта зрелость тоже станет в некий час
детством, первыми шагами тех, что будут после нас
жить, участвовать в событиях, пить, любить, идти на дно...
Жизнь моя, моё цветное, панорамное кино!

Я люблю твой свет и сумрак – старый зритель, я готов
занимать любое место в тесноте твоих рядов.
Но в великой этой драме я со всеми наравне
тоже, в сущности, играю роль, доставшуюся мне.
Даже если где-то с краю перед камерой стою,
даже тем, что не играю, я играю роль свою.

И, участвуя в сюжете, я смотрю со стороны,
как текут мои мгновенья, мои годы, мои сны,
как сплетается с другими эта тоненькая нить,
где уже мне, к сожалению, ничего не изменить,
потому что в этой драме, будь ты шут или король,
дважды роли не играют, только раз играют роль.

И над собственною ролью плачу я и хохочу.
То, что вижу, с тем, что видел, я в одно сложить хочу.
То, что видел, с тем, что знаю, помоги связать в одно,
жизнь моя, кинематограф, чёрно-белое кино!

Юрий Левитанский.